Избалованность американского разума

В своем FB OM Kromer разбирает основные тезисы книги американских авторов Джонатана Хайдт и Грега Лукьянов "Избалованность американского разума" («The Coddling Of The American Mind», Greg Lukianoff, Jonathan Haidt).

Я в этом мало что понимаю, но немало читал о современном подходе к образованию и воспитанию детей в Штатах, и вот как-то кажется, что авторы довольно четко подметили современные тенденции.

Цитирую (там два поста - вот первый, вот второй):

Если коротко – книга о том, как набор идей, призванных сделать жизнь лучше, легче, справедливей, честней для всех, в итоге сделал носителей этих идей более хрупкими, менее разумными и намного, намного менее терпимыми. Ко всем кроме себе подобных.

Авторы назвали этот набор идей «Три великие неправды».

Неправда о человеческой хрупкости: То, что тебя не убивает, делает тебя слабее.

Неправда о важности эмоционального подхода: Всегда и прежде всего доверяйте своим чувствам.

Неправда о неизбежности противостояния: Вся наша жизнь — это битва между хорошими и плохими людьми. Другой - плохой.

Вроде бы прекрасные идеи: беречь друг друга, поскольку мы очень хрупкие, доверять своим эмоциям, ведь чувства не врут, и активно противостоять всему, что противоречит твоему взгляду на мир. Этакая активная жизненная позиция, сдобренная уважением к себе и своим чувствам.  

Вот только вся человеческая история, вся накопленная человечеством мудрость и опыт противоречат этим идеям. Современные психологические исследования, посвященные тому, что и как делает человека счастливым, противоречат эти идеям. Сухая статистика противоречит этим идеям - процент самоубийств и психических расстройств в университетских кампусах, где эти идеи получили наибольшее распространение, сегодня высок как никогда.

Но сама природа этих идей такова, что отказаться от них необычайно трудно. Потому что на смену им должны прийти другие идеи. А это так страшно, ведь люди так хрупки.

Веками человечество боролось за свободу слова, за возможность выслушать другое мнение и быть услышанным другими людьми. Сегодня так же активно и упорно в колледжах и университетах продвигается мысль, что студенты хрупки и нуждаются в защите от всех идей, людей или действий, которые могут заставить их чувствовать себя некомфортно.

Но все эти меры защиты – безопасные комнаты, отказ от приглашения спорных ораторов, предупреждения о некомфортных страницах в книге и т. д. – лишь помогают вырастить хрупкое поколение с повышенной тревожностью и ранимостью. Поколение, неспособное противостоять злу, потому что его всячески от зла уберегали, и оно не умеет его отличать и с ним бороться.

Противоядие от этой повышенной хрупкости и эмоциональности очень простое: не избегать проблем, не прятаться в безопасных комнатах от другого мнения, не считать, что повышенная эмоциональность – это достоинство, которое освобождает от необходимости думать, и не предполагать самое худшее в людях, думающих по-другому. Так жило – пыталось жить - человечество со времен Возрождения.

Но в последние лет пятьдесят вдруг возникла культура, которая приравнивает эмоциональный дискомфорт к физической опасности, культура, которая поощряет людей систематически защищаться от тех самых переживаний повседневной жизни, от встреч с «другим», которые как раз и укрепляют их психическое здоровье.

Понятия «безопасность», «травма» и «тревога», существенно расширились в этой культуре. Но если эмоциональный дискомфорт приравнен к физической опасности, то неудивительно, что студенты чувствуют себя «небезопасно», испытывают «травму», читая книги и слушая лекции, и требуют предупреждений о содержании книги или отмены приглашения ораторов. Дальше – больше, и уже требуется полная отмена всех, кто думает хотя бы немного иначе. Все инакомыслящие воспринимаются как враги.

В философии существует принцип, называемый принципом милосердия, который гласит, что, пока не доказано обратное, следует интерпретировать высказывания других людей в их лучшей, наиболее разумной форме, а не в худшем или оскорбительном смысле.

Но когда вы думаете, что ваши чувства ЯВЛЯЮТСЯ реальностью, вы начинаете верить, что намерения других людей хуже, чем они есть на самом деле, начинаете находить обиды и оскорбления там, где их на самом деле не существует.

И тут с легкостью формируется политическая сила, объединяющая одинаково обиженных или думающих, что они обижены – по расовому или гендерному признаку, например. Так называемая политика идентичности, когда людей объединяет не идеология, не интересы, а общая обиженность, реальная или мнимая. И необходимо постоянно демонстрировать свою приверженность этой обиженности, поскольку зачастую она есть нечто эфемерное, и требует постоянной подпитки, чтобы не угаснуть. Необходимо постоянно сигналить другим членам группы, что вы по-прежнему с ними, по-прежнему обижены.

Есть безопасность физическая — отсутствие сексуальных домогательств и физического насилия, отсутствие расовой ненависти и идеологических преследований. Любое человеческое сообщество обязано гарантировать эту безопасность в любом месте, и особенно – в университетском кампусе.

Но требование безопасности идеологической, эмоциональной, эдакое «Я должен всегда чувствовать себя хорошо, и если кто-то говорит что-то, что мне не нравится, это проблема, которую администрация должна решить» - это не способ избежать депрессии, а верный путь к ней.

Поднимать большой вес или многократно отжиматься в спортзале трудно. Но в этом весть смысл спортзала – напрягаться.

Почему-то такая простая мысль оказывается неприменимой к душевному здоровью.

Напоследок – цитата, приводимая в книге.

Выступая на выпускном вечере средней школы, председатель Верховного суда Джон Робертс сказал:
«Я надеюсь, что в время от времени с вами будут обращаться несправедливо, чтобы вы осознали ценность справедливости. Я надеюсь, что вы столкнетесь с предательством, потому что это научит вас важности верности. Как это ни грустно, но я надеюсь, что время от времени вам будет одиноко, чтобы вы не воспринимали друзей как нечто само собой разумеющееся. Я желаю вам неудачи, время от времени, чтобы вы осознали роль случая в жизни и поняли, что ваш успех не вполне заслужен, как и неудача других тоже не вполне заслужена.

И когда вы проиграете, а это случается со всеми время от времени, я надеюсь, что ваш оппонент позлорадствует по поводу вашей неудачи. Это поможет вам понять важность честной игры. Я надеюсь, что вас иногда будут игнорировать, чтобы вы знали, как важно слушать других, и я надеюсь, что вам будет достаточно больно иногда, чтобы научиться состраданию.
Желаю я вам этих вещей или нет, скорее всего они с вами произойдут. Получите вы от них пользу или нет, будет зависеть только от вашей способности увидеть смысл своих несчастий».

Непременно продолжу писать об этой книге, поскольку давно не встречалась с настолько интеллектуально смелым высказыванием. Справедливости ради, авторы извиняются и оправдываются почти на каждой странице. Но, извиняясь и оправдываясь, они тем не менее говорят то, что думают. Опасное нынче занятие.

Вторая ее часть посвящена попытке ответить на вопрос откуда это все взялось. Откуда появились и постепенно стали главенствующими в поколении 20+ эти странные претензии к миру, это убеждение, что их личные эмоции важнее всего на свете, что им всегда, любой ценой должно быть психологически комфортно, что их эмоциональный дискомфорт, реальный или воображаемый, равноценен физическому страданию.

Ответ надо искать у тех, кто вырастил это поколение: родители, общество и университетская профессура.  

Начнем с профессуры.

Большинство западной университетской профессуры всегда находилось левее центра. До тех пор, пока это большинство не было подавляющим, пока в кампусе встречались, пусть и нечасто, профессора-консерваторы, никого это не беспокоило. Но процент профессоров, склоняющихся влево, постоянно рос, и левизна их становилась все более экстремальной. Утрата профессорского разнообразия плохо влияет не только на политическую атмосферу в кампусе. Это плохо для науки. Чем более однородна группа людей, ведущих исследования, тем ниже их качество.

Если вы рецензируете статью человека схожих с вами взглядов, и он утверждает что-то, с чем вы совершенно согласны, вы невольно, подсознательно будете не столь строги в оценке его работы. А вот разнообразие точек зрения повышает научную строгость.

Теперь о родителях.

Детей в западном обществе рожают все меньше, и каждый ребенок делается объектом все более пристального родительского внимания. Родители среднего и высшего класса, тех самых слоев общества, которые поставляют университетам больше всего студентов, все сильнее беспокоятся о безопасности своих детей. Степень детской свободы и независимости неуклонно сокращается. Ребенок никогда не бывает предоставлен сам себе – он 100% времени находится под неусыпным контролем того или иного взрослого. В попытке обезопасить ребенка от всевозможных потенциальных угроз его накачивают разнообразными страхами.

Обеспечение безопасности детей — первейшая обязанность родителей. Но попытки устранить все риски в жизни ребенка лишают его чувства независимости, способности думать самостоятельно и вырабатывать свои собственные навыки решения проблем.
В итоге поколение родителей, главной целью которых было поднять самооценку своих детей, сделать их уверенными в себе, не боящимися трудностей людьми, вырастило инфантильных, неготовых к встрече с другим, неспособных противостоять злу, неуверенных в своих силах и возможностях отпрысков.

Желание оградить детей от любых неудач и разочарований привело к серьезному кризису психического здоровья. Число студентов, испытывающих тревогу и депрессию, резко возросло за последнее десятилетие, особенно среди женщин. Если в 2012 году только 6% студенток считали, что у них психическое расстройство, то сейчас это число составляет 15%.

Все больше молодых людей принимают антидепрессанты, а визиты к психологу давно уже более регулярны, чем визиты к зубному врачу. Уровень самоубийств среди студентов в три раза выше, чем в 1950 году.

Повышенная тревожность и психические неустойчивость среди молодых людей приводит к изменениям в отношениях и практиках в университетских кампусах Студенты боятся потерпеть неудачу, они считают неудачу катастрофой, а не нормальной частью жизненного опыта. В результате преподаватели чувствуют, что им нужно снижать планку. Меньше требовать, больше прощать, уменьшать объем изучаемых знаний, чтобы не вызывать у студентов чрезмерных эмоциональных потрясений.  Качество обучения снижается, вместе с ним снижается и качество выпускников, а значит и качество следующего поколения профессуры. Спираль раскручивается.

И она не может не влиять на общество.

Американские социологи Кэмпбелл и Мэннинг еще в 2014 году утверждали, что преобладающая в США и большинстве западных демократий культура достоинства уступает место культуре жертвы.

Ключевой элемент культуры достоинства – это убеждение, что каждый обладает достоинством и ценностью, независимо от того, что о нем думают люди, и не будет резко реагировать на незначительные обиды и мелкие неприятности. Ожидается, что люди достаточно сильны, чтобы спокойно выслушивать иное мнение и разрешать мелкие конфликты. Люди не рассматривают разногласия, непреднамеренное пренебрежение или оскорбление как угрозу, на которую всегда нужно отвечать. Они достаточно уверены в своем мнении, чтобы не бояться другого.

Культура жертвы – это совсем иное дело. Три ее основных атрибута:

- Отдельные люди и группы проявляют высокую чувствительность к несущественным мелочам. Если они чувствуют, что эта мелочь существенна, значит, так оно и есть.

- Если их чувства задеты, то это конфликт, который требуется немедленно разрешить, лучше всего с помощью третьих лиц, способных устранить все неприятные факторы.

- сами они всегда являются травмированными жертвами конфликта и заслуживают немедленной помощи.

Культура жертвы - это культура предупреждения о трудных местах в книгах, культура безопасных пространств и сверхчувствительности к иному, культура целых пластов общества, спекулирующих на своем мнимом или реальном статусе обиженного. Выросшие в подобной культуре люди не умеют, не хотят и не будут поддерживать свободу слова вне принятого ими спектра мнений.

Но проблема с поколением снежинок не только в отсутствии свободы слова и сверхчувствительности.

Проблема шире. До последнего времени западные общества рассматривали себя как общества более-менее равных возможностей. Происхождение, пол и раса играли в них все меньшую роль, и человек, наделенный способностями, рано или поздно как правило добивался успеха независимо от происхождения, пола и расы.

Но в последнее время левой западной элите и тем униженным и оскорбленным слоям общества, которым она покровительствовала, этого показалось недостаточно. Возникло понятие интуитивной справедливости.

Интуитивная справедливость — это сочетание распределительной справедливости (когда люди получают то, что они заслужили, а не то, что они заработали, причем заслуги связаны не с личными достижениями, а с принадлежностью к правильной группе обиженных) и процедурной справедливости (когда процесс распределения вещей и соблюдения правил является справедливым и заслуживающим доверия поскольку он отвечает культуре жертвы).

Способом измерения интуитивной справедливости избраны результаты. Попросту говоря, если в обществе присутствует 23.5% представителей некоей группы Х, то в Верховном суде, в парламенте, в финансовых и прочих элитах их должно быть ровно 23.5%. Равно как и в колледжах, и в университетах. Но если человек попадает в колледж или университет не потому, что у него есть желание и способности, а потому, что сложная система льгот и отрицательная дискриминация привели его туда, вряд ли он преуспеет в освоении наук. Чтобы оправдать свое существование в университете, подобные люди становятся активистами. Они защищают всех обиженных, будь то бродячие собаки, сквоттеры или поклонники культа вуду, от множества угроз, надуманных или реальных. Особенно им нравятся экзотические обиженные, чьи интересы находятся за тридевять земель. К примеру (пример мой) где–то меж неведомой им рекой и столь же неведомым морем.

Мы все склонны к эмоциональным рассуждениям и предвзятости. Мы все склонны к дихотомическому мышлению и трайбализму. Линия, разделяющая добро и зло, проходит через сердце каждого человека. И попытка провести эту линию вовне, попытка подменить разум и логику интуицией и эмоциями никогда не кончалась для человечества хорошо. Не кончится и сейчас.

Если человечество вовремя не одумается и не начнет снова, как в старой мудрой английской поговорке, готовить ребенка к дороге, а не дорогу для ребенка.