Рассказ сторожа музея: переквалификация
Рассказ сторожа музея: переквалификация
Серег! Ну чего ты сидишь, как не
русский? Чего? Ты и есть – не русский? А какой ты?
Наполовину татарин, наполовину еврей? Ни фига
себе! Прям какое-то татаро-еврейское Иго у тебя,
Серег, получается. А чего пьешь как лошадь
Переживальского? Жизнь не удалась? А у кого она
удалась? У меня, что ли, удалась? Я тут как
писатель Юрий Олеша. У него ни дня без строчки
было, а у меня – ни дня без приключений. Как у
неуловимого мстителя. Только я тут – вполне
уловимый. Иначе хрен бы меня Калерия заставила
такие кунштюки выкидывать. Ты давай, Серег,
наливай кумыса нашего, молока солдата. А то я
опять в сплошных переживаниях. Прям, хоть
увольняйся. Ни дня покоя. Чего? Вздрогнули, Серег.
Конечно вздрогнули!
Короче, рассказываю все по порядку. Вчера опять
собрался подремать у Калерии после ночной смены.
Правда, я хоть в приличном виде был, потому что
почти не пил ночью. Ты же, Серег, меня вчера это…
как его… проинтерпретировал? Нет!
Проигнорировал! Вот! Я ночью даже зацепил пару
часов храповицкого, делая вид, что изучаю древние
рукописи. Так вот, прихожу в кабинет к Калерии, а
престарелая девственница опять ко мне бросается,
аки тигра лютая, и орет:
- Все пропало, Константин Похмелыч! Вот и конец
моей славной карьеры пришел, давайте прощаться
нафик.
Я ей говорю:
- Калерия! Ты прекрати мне тут форс-мажорные
аккорды разводить, говори толком – что
случилось.
Короче, Серег, выясняется, что приезжает из
Италии группа экспертов, чтобы осмотреть статую
древнеримского воина. Заплатили немаленькие
деньги, между прочим. В национальных итальянских
долларах. А у Калерии – обычная проблема:
экскурсовод Карячкин, зараза, опять нажрался до
синих крокодилов и во время экскурсии принял
древнего воина за негодяя Дантеса, который на
дуэли ухлопал самого знаменитого арапа всех
времен и континентов. И представляешь, Серег,
настолько раздухарился, что в состоянии аффекта,
вызванного непрерывной алкогольной
интоксикацией, оторвал древнему воину древний
меч, на который он опирался. Так что воин теперь
находится в капитальном ремонте. А ты же знаешь
наших капитальных ремонтеров: запчасти к нему,
дескать, теперь не выпускаются, надо делать
полный ремонт правой фаланги пальца, короче,
канитель на месяц, не меньше. Калерия их и
уговаривали, и шантажировала, и применяла во все
карманы материальное стимулирование, - ничего не
помогло. Я ей предложил меч изолентой прикрутить,
а она говорит, что будет международный скандал,
никак не меньше.
Ну, я ей посочувствовал, конечно, а она тут
произносит коронную, леденящую всю душу фразу:
"Выручай, Константин Похмелыч!".
Я говорю:
- Калерия! Ты что? Мои ремонтные способности
сильно ограничены. Если твои специалисты не
меньше месяца возиться собираются, то я за пару
часов никак не управлюсь, чтобы заметно не было.
- Да нет, - говорит. – У меня тут мысль одна
возникла.
А меня, Серег, от ее мыслей – прям в дрожь бросает.
- Ну, - говорю, - выкладывай свою мысль, только
сначала мне валерьянки накапай, капель пятьсот.
- Константин, - говорит. – Придется Вам побыть
древним воином. Минут двадцать, не больше. Даже
меньше.
- Калерия, - отвечаю. – Я тебя, конечно, сильно
уважаю и все такое прочее, но ты бы сходила к
врачу провериться. Может у тебя в сосудах
головного мозга непроходимость мысли
образовалась? Что ты несешь такое? Как я могу
стать древним воином, когда я вовсе даже
современный сторож-алкоголист?
- Партия все продумала, - говорит. – Мы тебя
облачаем в древнеримские доспехи (на складе есть
запасные), белим побелкой и выставляем в зал.
Глаза закроешь, и все дела. Вокруг тебя сделаем
круг метров в пять, оградим веревочкой и близко
подходить не разрешим, ввиду особенной ценности
древней фигуры. А я тебя за это устрою еще на
полставки ночным администратором. Фиктивно.
Возьму грех на душу, но для тебя, Константин, я
готова на любые должностные преступления.
- Калерия, - говорю. – Ты в своем уме? А если у меня
какая физиологическая потребность сработает,
типа там закурить или чихнуть? А если итальянцы
заметят? Такой международный скандал будет, что
не только ты, весь музей с работы вылетит, вместе
с древними экспонатами.
- Константин Похмелыч, - ластится Калерия. – Ну
какие физиологические потребности не могут
потерпеть двадцать минут? Заранее покуришь, я
тебе из командирских запасов стограммульку
налью, чтобы крепче стоялось. А? Ну, выручай
боевую подругу!
Вот так вот, Серег, дело оборачивается. Знает же
негодяйская старушонка, что я ей отказать не могу
по своей высокой ответственности и отзывчивости.
Короче, говорю, что пусть наливает двести, и я
согласен. И, Серег, пошло-поехало. Набежали тетки
из запасника, разоблачили меня до трусов,
натянула всякие латы древние. Одна даже
комплимент отвесила: Вы, говорит, очень
представительных форм мужчина, прям, как древний
воин. И все так ласково мне древнеримскую юбочку
прилаживает. Я ей сказал, что в Америке такие
поглаживания называются "сексуальный
херасмент" (по радио передачу слышал), и пусть
радуется, что в России живет. А то в Америке она бы
до конца жизни работала мне на лекарства от
морального ущерба. Короче, одели меня в эти латы и
побелили театральным гримом. Калерия в
древнеримский рот набулькала двести капель
какой-то аптекарской гадости (сказала, что это
алкогольный бальзам от нервов). Я говорю:
- Каля! Только ты смотри, чтобы эти эксперты
хреновы близко не подходили. Я же, все таки, живой
человек. Мало ли, мышца непроизвольно дернется
или еще чего. Пускай любуются моей мужественной
красотой издали.
- Не волнуйся, - успокаивает Калерия, - Константин.
Все будет – чики-чики. Экскурсоводу Карячкину
даны строгие указания туристов за ограждение не
пускать ни под каким видом.
- Что? – говорю. – Так их Карячкин поведет? Все.
Пришел мой смертный час. И твой тоже, между
прочим.
- Не бойся, древний воин! Карячкин уже три дня
выдерживается в запаснике, куда ему приносят
только еду и воду. Так что он будет трезв также,
как при рождении.
- Ну, смотри, Калерия. Ежели что, я тут ни при чем.
Дали мне затянуться раз пять, отнесли в зал,
поставили на постамент. Смотрю, вокруг
действительно ограждение радиусом метров в пять
сделано. Ну, думаю, где наша не пропадала,
Константин Похмелыч! Везде пропадала!
[продолжение следует]
